хорошего портного) и подыщем подвал, а хотя бы и в нашем новом доме, пока на него никто не позарился. Старший по дому возражать не должен, в его же интересах сдавать служебные помещения перспективным кооператорам, тем более, тем, которых он уже знает.
А потом было новоселье. Новые соседи и прежде, во время знакомств при нашем запоздалом переезде виделись людьми интересными и добропорядочными, таковыми они и оказались. Ничего странного в том, что у нас сразу же появились близкие друзья среди них, не оказалось. Это не наш барак, где все вроде бы друг друга знали, но старались поменьше общаться, исходя из воспоминаний о былом, не слишком приятным для многих — ведь среди множества людей, проживающих в этих четырех домах, находились и те, от чьего решения зависела жизнь других проживающих — филеры, сексоты или вовсе службисты. И понять, кто есть кто, даже сейчас, когда они вроде бы и отошли от дел, представлялось затруднительным. Тем более, навыки-то не забылись.
В новом доме все выходило иначе. Здесь многие знали друг друга по работе, вели знакомства после совместного отдыха на турбазах или в домах отдыха, многие зарабатывали прилично, но не старались кичиться этим, а если и выделывались, то не возражая давали в долг без отдачи. Совсем другие люди. Многие пришли на новоселье, очень многие со своими стульями, нам пока не хватало — да так и оставили их как дополнительный подарок. Надарили всякого, чаще всего ни к чему не обязывающих безделиц, но большей частью вещей полезных. Вроде того же электросамовара или бритвенного набора, духов или собрания сочинений Гумилева — только-только разрешенного, но уже отпечатанного большущим тиражом.
Оля принимала подарки, благодарила, под конец расчувствовалась до слез и клятвенно пообещала собравшимся, что уж в этом году мы непременно станем полноценной семьей, обязательно обзаведемся потомством. В ответ ей долго аплодировали, поздравляли, желали всего самого-самого. Или то случилось уже на новый год? Праздники расходились всего-то в несколько дней, а для меня и вовсе совпали, наложившись друг на друга. Хотя мы на новогодье никого не приглашали, напротив, сами пришли отмечать, весело, с пением под гитару, с тостами, с фальшфейерами и всей прочей новогодней атрибутикой. Да, кажется, именно тогда Оля и сообщила, что будет ждать от меня ребенка в самое ближайшее время. Помню, Михалыча на этом мероприятии не оказалось, а ведь он точно был на новоселье, пришел, посидел немного, подарил нам пузатого кота-копилку и скрылся одним из первых, поздравив напоследок еще раз с удачной покупкой, которую еще и так хорошо обмыли и с хорошими соседями, чтоб век не ссориться. Значит, на новый год.
Потом Оля просила у меня прошения, почему-то плакала, извинялась, что вот так ляпнула, не подумав, совсем как ты у моих родителей тогда, помнишь. Все из-за вина, очень крепкое, не думала, что так развезет всего-то от пары бокалов.
— Ну что ты, солнышко, — хотя про себя подумал, наверное, вспомнила некстати, вот и решила посмотреть на реакцию мужа, еще раз проверить. — Все нормально. Мы же давно хотели, почему бы и не в этом году. Год удачный. И начался в понедельник, чтоб все новые дела в нем начать и не високосный, чтоб ты не боялась. Как по заказу.
— Дай бог, чтоб так и вышло, чтоб у нас все задуманное исполнилось, — она снова заплакала, обняла меня покрепче и затихла.
— Обязательно исполнится. И работу наладим и ребенка заведем.
— Зая, это вши заводятся, а не дети.
— И ребенка слепим. Все будет, солнышко, как ни назови.
Она улыбалась, ерошила мне волосы и снова утыкалась в плечо.
Глава 34
Первые беженцы в нашем городе появились поздней весной, незадолго до того, как правительство отменило — после долгих оттяжек и согласований — выездные визы. Их прибывало немного, из разоренных начавшейся войной мест, но видимо, потому, что у нас стороннему человеку трудно найти пристанище, так город устроен. А если, кто находил, они перебирались к друзьям, родичам, знакомым, просто близким и далеким людям. Те же, кто не имел подобных, сразу отправлялся либо в Шахты, либо в Черепушки — ища работу для себя, рассчитывая на благосклонность кадровиков, на общежитие для семьи, потерявшей все, но очень надеявшейся восстановиться на новом месте. Люди-то везде одни, хоть там, откуда они прибыли, по рассказам бежавших стали походить на зверей.
С начала января по стране покатился парад суверенитетов — почти все республики к середине года уже провозгласили независимость от центра, а некоторые и вовсе постановили основными законами на своей территории непреложными законами те, что издали сами, а не получили когда-то из Москвы. Впрочем, и сама Москва отделилась — РСФСР в середине июня тоже приняла декларацию о суверенитете, о главенстве своих законов, о собственной компартии, которой у нее не существовало прежде. Да еще много о чем. Новоизбранный председатель Верховного совета Борис Ельцин тут же начал налаживать собственные связи с республиками Союза, апрямую, как с субъектами международного права, которых, правда, никто не спешил признавать. Тем более, о каких признаниях могла идти речь, когда то там, то здесь вспыхивали конфликты за территории, среди некогда мирно уживавшихся народов и наций.
С начала января снова заполыхал Карабах — уже в полную силу, не сдерживаясь. Каждодневные репортажи с мест больше походили на недавно закончившуюся бегством войну в Афганистане — танковые и минометные обстрелы, вертолетные бомбардировки, захваты сел и резня в городах. Вооруженные силы СССР попытались занять запылавший Нагорный Карабах, но не смогли ничего противопоставить обеим сторонам, оказавшись еще и детонатором нового витка насилия. А тут еще Нахичеванская АССР провозгласила суверенитет, пытаясь с боем прорвать блокаду Армении от Азербайджана, тоже двигавшего танки и солдат навстречу соплеменникам. А вскоре центр нанес удар по Баку — стоило там заговорить во всеуслышание о собственном мнении на тему Карабаха и Нахичевани, собственном решении проблем, о независимости, наконец, как в столицу АзССР вошли танки. Будто осуществляя месть за предательство, ведь Азербайджан в конфликте с мятежной и вечно бузившей Арменией до последнего занимал позиции партии и правительства. И вот теперь такой поворот. Мстили жестоко, без разбирательств, без раздумий, если в прошлом году в Тбилиси солдаты просто крушили черепа демонстрантов, требовавших свобод и воли саперными лопатками, то теперь в ход пошло стрелковое оружие. Количество жертв исчислялось сотнями.
Через несколько недель те же танки вошли подавлять мятежный Вильнюс, а подавив его, устроили блокаду республики. И далее отправились в Среднюю Азию, где в Оше уже проходили погромы и попытки размежеваться. Затем, снова в Грузию, где Южная Осетия объявила о выходе
